То, что было идеей-фикс; то, что должно было быть раза в два длиннее; то, что писалось через полный эмоциональный распиздец - но хорошо, что оно вышло таким, какое есть. Что вообще оформилось и завершилось.
(Учитывая, что за предыдущий до этого год я написала всего два драббла, это было просто-таки перерождение )
Название: Что гложет Гилберта?
Автор: WTF Being Human 2014
Бета: WTF Being Human 2014
Размер: миди, 4709 слов
Пейринг/Персонажи: Гилберт, ОМП, ОЖП
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: G — PG-13
Краткое содержание: Поиск смысла жизни, до смерти и после.
Для голосования: #. WTF Being Human 2014 - работа "Что гложет Гилберта?"
Проснувшись, Гилберт первым делом протянул руку и, не глядя, включил кассетный проигрыватель, что стоял на тумбочке у его кровати. По правде говоря, стоило сказать иначе: не глядя включив проигрыватель, Гилберт проснулся. Потому как оповещение мира о своём пробуждении при помощи музыки было для него уже действием настолько спонтанным, что не требовало обязательного пробуждения. А если также учитывать, что полноценно Гилберт начинал воспринимать реальность только после чашки крепкого кофе… Словом, до этого было ещё очень далеко. И пока что он был в том совершенном утреннем состоянии, когда рутину приведения себя в порядок выполняло исключительно его тело, а мозг плавал в размеренных волнах транса Ghost Town от The Specials*. Одной из групп, идеальной в любое время суток и в любой жизненной ситуации, так Гилберт считал.
В то утро лишь единожды его сознание решило принять участие в процессе очеловечивания своего владельца — точнее, привычно отметить предмет обыкновенного его недовольства, — когда он, как и всегда, если требовалось выйти из дома, пытался уложить свои волосы на нужный ему манер. А это требовало недюжинного терпения: не так-то просто сделать из птичьего гнезда безупречно гладкий зачёс с хохолком. Этот факт неизменно досаждал Гилберту: что его сестре, а не ему, достались по наследству материны послушные прямые волосы. А ведь ей, в отличие от него, это было ну совсем не нужно! В её семь с половиной лет Кэт интересовали только зверушки из шоу «Blue Peter»** (кривыми детскими рисунками с ними были увешаны все стены её комнаты, частично стены родительской спальни и холодильник) и немного — «Доктор Кто». (Гилберта тоже немного интересовал «Доктор Кто», но он не признался бы в этом даже под угрозой расстрела).
К моменту, когда хохолок был безукоризненно уложен, а весь остальной Гилберт — не менее безукоризненно одет к выходу, The Specials, отыграв ещё несколько треков, перешли к Do Nothing, а сквозь приоткрытое окно в комнату проникал знакомый запах, щекотавший ноздри и тревоживший просыпавшийся желудок. Это мать закончила печь свой фирменный лимонный пирог, а значит — стоило поторопиться к завтраку: тёплым он был вкуснее всего.
— Ты так поздно встаёшь, Гилберт, тебе уже стоило бы найти работу, — добро встретила его появление на кухне родительница, укоризненно затем покачав головой на мгновенно появившуюся на лице сына кислую мину. — Я знаю, о чём ты думаешь, но однажды тебе просто придётся это сделать.
На самом деле, Гилберт думал о том, что утро должно быть временем хорошей музыки, кофе и лимонных пирогов — и уж точно не нотаций на тему, сидевшую в печёнках. Но вслух он, конечно же, сказал другое:
— Я ищу работу. Можно мне пирог?
— Первый кусок Кэт, а потом тебе положу. Если не работу, то…
— А она что здесь делает?!
В материнских глазах снова отчётливо отразилась укоризна.
— Твоя сестра приболела, и в школу сегодня не пойдёт, поэтому первый кусочек ей, верно, Кэтти? — не сразу замеченная Гилбертом на кухне покусительница на пирог согласно закивала и для пущей убедительности кашлянула, два раза. И хотя горло сестры было добросовестно замотано в шарф, а в кашле звучали правдоподобные нотки, Гилберт только скривился. Эти ему женские штучки…
— Так вот, Гилберт, — продолжала тем временем увещевающим тоном мать. — Может, если не работу, то хотя бы девушку найдёшь, наконец?..
Гилберт едва слышно застонал. Это была вторая тема, горячо любимая мамой и закономерно ненавидимая им. Мать всякий раз очень огорчалась, когда он начинал спорить с нею, но молчать было почти непосильной задачей.
— …Так много хороших девушек у нас в округе, например, дочка Стэтхэмов, очень симпатичная мордашка, только, конечно, если дети не пойдут в её мать, тогда не стоит…
Гилберт закатил глаза и скрестил руки на груди.
— …Ты ведь такой видный парень, жалко волосы свои не жалеешь, а ведь папа твой со своими лучше обходился — и что? Всё равно лысина!
Гилберт сделал глубокий вдох и не менее основательный выдох.
— …Твой школьный друг, который милый, Билли, уже женился в том месяце, а ты всё…
Где-то на «Билли», чья женитьба стала закономерным эпилогом их дружеских отношений (потому что нельзя дружить с идиотом), Гилберт не выдержал.
— Брак — это такая буржуазная концепция!
— Мамочка выпустила Крагина, — пробормотала себе в шарф Кэт, без сомнения подцепившая умную фразочку у отца, но не очень уследившая за её произношением.
— …Это всё равно что безвозвратно выбросить свою жизнь в тоннель любви!***
— А любовь-то чем тебе не угодила? — всплеснула руками мать.
— Любовь — это такая буржуазная…
— Ооо, довольно! Только не при Кэт опять! Просто иди и ищи работу, иди хоть куда-нибудь уже, пока я тебя чем-нибудь не стукнула!
— Но лимонный пирог, я хотел… — Гилберт попробовал было потянуться к желаемому, но тут же получил кухонным полотенцем по руке. — Ауч!
— Потом съешь, когда я не буду на тебя зла, несносный ты мальчишка! — и следом, уже чуть мягче, видимо, немного разжалобленная обиженным взглядом сына, потиравшего запястье: — Он всё равно вкуснее холодным, я оставлю тебе кусок… Но пока я всё ещё злюсь, так что иди, иди!
— Хорошоооо…
— И купи себе поесть по дороге, хотя бы картошку с рыбой!
— Я вегетарианец, мама.
— О господи, это же рыба!
— И она тоже когда-то дышала, знаешь.
— О, просто уже уходи!
Гилберт любил Манчестер весной, да и вообще, пожалуй, что всегда. Погода здесь, как и почти везде на Британских островах, частенько поливала дождями и задувала ветрами, но согласитесь: это очень подходящий бэкграунд, когда ты идёшь по улице в распахнутом пальто и ловишь все оттенки изящной меланхолии и депрессии в музыке из твоих наушников. В той музыке, кстати, что родом также из этого города — и как после этого было им не гордиться?
Политиканы, конечно, делали всё, чтобы загубить его, и Гилберт многое мог бы рассказать на эту тему любому, кто захотел бы слушать, но все его близкие, наученные горьким опытом, уже давно ничего такого не хотели.
Сегодня на улицах, грязных и обшарпанных, не пахло дождём, однако небо было сумрачным и неприветливым, и это давало некоторую надежду. В карманах пальто, вместе с начатой пачкой сигарет, обнаружились остатки давешнего гонорара, достаточные в своём количестве для покупки кофе в какой-нибудь не очень дорогой забегаловке, а если обойтись ещё и без завтрака, то можно было бы зайти к Чарли в магазин: узнать, нет ли новых изданий для пополнения его коллекции Echo and the Bunnymen. Гилберт даже улыбнулся в предвкушении. Да, определённо можно было обойтись без завтрака.
Позже у него будет время пожалеть, что тогда он не предпочёл земную пищу духовной. Много, много времени…
Но тогда Гилберт ни о чём таком, конечно, не подозревал. Поклонники Новой волны думали о смерти наверняка чаще, чем прочие люди; они смаковали на языке вкус букв в этом слове, сочиняли стихи и писали песни на задорный мотивчик о подружке в коме или воротах на кладбище. Но даже самому стукнутому из фанатов «суицида, записанного на винил» не пришло бы в голову фантазировать о том, что смерть по-настоящему, без шуток, может коварно подкараулить тебя после утреннего кофе, у входа в любимый магазин музыкальных товаров, где ты чуть задержишься у витрины, чтобы проверить, так ли ровно, как надо, лежит хохолок.
Если же отмотать чуть назад, совсем чуть, буквально на полминуты, то можно поймать Гилберта ещё только идущим к магазину и думающим, что…
…Гилберт думал о том, что, в общем-то, совсем не знает, к чему ведёт его жизнь и есть ли в ней маршрут. Ему самому было почти всё равно или так казалось, но что-то, тем не менее, грызло изнутри, и мамины ежедневные нотации раздражили не только потому, что были ежедневными или потому что у мамы порой был очень противный голос. Они досаждали, потому что входили в резонанс с тем самым, что потихоньку грызло изнутри и самого Гилберта.
Например, у него действительно не было девушки или желания завести оную, хотя это не виделось ему проблемой. Половые инстинкты никто не отменял, и чего греха таить… Под половицей в его комнате лежало несколько интересных журналов. Но вся эта чушь про любовь всегда казалась Гилберту сопливыми сказками и жалким утешением для тех, кому по скудости внутреннего мира было скучно в компании самих себя. Вот Гилберту с самим собой никогда не было скучно — тогда зачем ему какая-то девушка? Также любовь помогала продавать цветы и контрацептивы.
Но ладно бы девушка — с работой было сложнее. Сидеть на шее у родителей всю жизнь Гилберт категорически не хотел (не столько из моральных соображений, сколько из желания самостоятельности и отдельной жилплощади), однако же в «крысиных бегах» он не хотел участвовать того более. Нет, вся эта офисная бумажная волокита точно была не для него. Если говорить о профессии, более всего ему, пожалуй, мечталось делиться своим отличным музыкальным вкусом с миром, быть критиком в какой-нибудь неплохой газетёнке… И, кстати ведь, тот гонорар, чьи крохи так удачно нашлись в кармане, был именно за газетную статью — только вот совсем не о музыке. Гилберту не хотелось бы об этом распространяться, но на самом деле он просто помог придумать приятелю рекламный отзыв на новую овощную лавку. И, кроме печатного слова, этот отзыв, конечно, не имел ничего общего с мечтой, которая и мечтой-то, честь по чести, не являлась. Для мечты, как ни крути, нужна гораздо большая эмоциональная амплитуда.
The Specials, видимо, решив поиграть в диалог, снова заиграли в его наушниках то, что Гилберт уже слышал этим утром, в этот раз, правда, заставив его усмехнуться совпадению:
«Смотрите, как он идёт по этой пустынной улице,
Пытаясь найти, найти будущее.
Новая пара туфель на моих ногах,
Потому что мода — моя единственная культура.
Ничего никогда не меняется…»****
Туфли на его ногах не были такими уж новыми, зато любимыми, остроносыми, и Гилберт лишний раз полюбовался на них, поднимаясь по ступенькам к двери магазина. А потом поднял голову и чуть замешкался, стоя на пороге; отклонился вправо, чтобы в витрине разглядеть своё отражение, и…
…Когда он очнулся, лёжа в неловкой позе на брусчатке у ступенек, уже почему-то было темно.
Было темно, однако в том же магазине, Гилберту это было видно лёжа, не горел свет. Неужели настолько поздно? И он, что, оступился и упал или ему сделалось плохо? И неужели люди так обмельчали, что за всё это время — выходит, до самого вечера — никто не пришёл ему на помощь?
Вопреки самым смелым ожиданиям, подъём на ноги не принёс никаких негативных ощущений: ни острой боли, ни тупой боли — вообще ничего. Это было странным, но не необъяснимым: возможно, он отключился прямо на ступеньках и там и осел, а кто-то потом просто переложил его в сторону, сочтя пьяным или обкуренным. Не то чтобы с Гилбертом часто такое приключалось, не то чтобы хоть когда-нибудь. Но мозг его нашёл более-менее логичное обоснование и остался доволен, а Гилберт, размяв для проформы конечности, которые совсем не казались затёкшими от долгого бездействия в неудобном положении, отправился прямиком домой. В магазин, как он резонно рассудил, хода всё равно нет, а дома его могли и потерять: накануне он вообще-то обещался быть до сумерек, к чаю. К тому же, если в его привычках сегодня падать в обморок в неположенных местах, безопаснее было заниматься этим дома.
Что что-то совсем неправильно и необратимо не так, Гилберт понял, только когда уже подошёл к дому, к самой входной двери, облупившейся зелёной в дневном свете и почти чёрной в тот поздний час. Он просто не смог её открыть. Протянул руку — и его ладонь прошла сквозь ручку, как свет через стекло. Гилберт повторил это действие несколько раз подряд, прежде чем убедился, что увиденное им реально.
А потом на ногах, напоминавших по ощущениям вату, обошёл дом по полукругу до окна гостиной. Его роста хватило, чтобы беспрепятственно заглянуть внутрь.
В гостиной сидели на диване его отец и мать. Отец обнимал жену, за её волосами не было видно его лица. Мать горько, с надрывом плакала. Рядом с родителями, стоя, неловко мялся пухлый молодой человек в полицейской форме. Кэт в комнате не было: наверное, ей ещё не сказали.
Гилберт сглотнул появившийся в горле ком, в глазах защипало; ещё ему показалось, что у него часто-часто забилось в груди сердце и похолодели от ужаса руки. Только вот теперь для него было слишком очевидно, что это всё лишь иллюзия жизни. Остаточный эффект. Он сам.
Свою первую ночь среди мёртвых Гилберт провёл на улице, бесцельно слоняясь по городу, но далеко не уходя от знакомых мест: теперь, когда ему не у кого было бы, если что, спросить дорогу, ему было до странного тревожно потеряться.
Хотя, казалось, какое это теперь могло иметь значение. Что с того, если он потеряется? Всё самое худшее, что могло с ним случиться, уже произошло. Никто больше не мог навредить ему, он больше не мог никак навредить себе и ничем бы не смог расстроить родителей. Больше, чем сейчас.
Когда наступило утро, и дорога вновь привела его к дому, Гилберту удалось проскочить внутрь вслед за отцом, вышедшим забрать почту. Там, дома, привычно взбежав по лестнице на второй этаж и оставшись в одиночестве в своей спальне, куда так удачно была открыта дверь, можно было легко представить, что вчерашний вечер — просто дурной сон, и всё по-прежнему и всё хорошо.
Вот так, теперь оказалось, что раньше было хорошо. Даже с мамиными нотациями, с подзатыльниками и шпильками от отца, с маленькой надоедливой сестрой, которой всегда доставался первый кусок пирога.
Гилберт лёг на кровать, сиюминутно порадовавшись, что не провалился сквозь неё куда-нибудь на первый этаж или даже в подвал, и закрыл глаза, воображая, что в любой момент может протянуть руку и нажать кнопку Play на проигрывателе, заставляя The Specials петь о тлене жизни. Ему даже почти удалось поверить в свою фантазию — пока в комнате внезапно не появилась мать.
Она была растрёпана, её глаза были опухшими и красными; от её вида у Гилберта сжалось несуществующее сердце. Постояв на пороге, она прошла внутрь и села на кровать, оказавшись таким образом всего в нескольких сантиметров от своего невидимого сына.
— Мам? — тихо позвал Гилберт, не надеясь на чудо, но всё же, конечно, надеясь.
Разумеется, она не ответила. И его следующее действие было также заведомо бессмысленным, ведь он даже не сумел открыть дверь, — но от мамы так щемящее по-родному пахло мамой, что Гилберт не смог не попытаться. Осторожно, будто осторожность могла как-то помочь, он провёл рукой над головой матери, словно желая погладить ауру вокруг неё, опустил ладонь ещё ниже и — коснулся пальцами её волос.
Привычное для прошлой жизни ощущение, сейчас оно показалось Гилберту тактильным взрывом, возможно оттого, что он совсем не ожидал действительно коснуться. Он одёрнул руку, как ошпаренный, и тут же подскочил на месте от неожиданности, потому что мать вдруг разразилась слезами. На её плач в комнату вбежал отец.
— Марта, что такое?!
— О, Питер, мне вдруг показалось, что он всё ещё здесь!
Так стремительно Гилберт никогда прежде не сбегал из родного дома.
Уоллеса Гилберт встретил ночью третьего дня после своих похорон, на которые не пошёл.
Не спать ночами, да и вообще не спать, оказалось более странно и сюрреалистично, чем отсутствие голода и жажды, но ко всему привыкаешь, так что к той самой ночи Гилберт уже знал несколько неплохих мест, куда можно было отправиться после полуночи, чтобы не умереть со скуки… Ну да. Ещё раз.
Он как раз шёл по направлению к одному из полулегальных клубов, неспешно, потому что спешить было некуда, когда его вдруг окликнули.
— Эй, парень! — и Гилберт рефлекторно обернулся прежде, чем успел сообразить, что вряд ли это ему. Его же не видят, верно?
Но окликнувший, пацан лет двенадцати на вид, в лихо заломленном кепи, смотрел точно на него, прямо ему в глаза.
— Да-да, ты, призрачный! Это же ты коньки отбросил у музыкального на той неделе?
Гилберт хотел было намекнуть мелкому, что тон для разговора тот выбрал неверный, но, подойдя ближе, почему-то резко передумал. С пацаном явно было что-то не так, Гилберт нутром это чуял, причём «не так» — это не в смысле отличности от других. А в смысле опасности. Поэтому Гилберт выбрал просто кивнуть, не вдаваясь в подробности (которых он, кстати, и сам не знал).
Этот молчаливый ответ удовлетворил пацана: он довольно ухмыльнулся и вдруг сорвался с места, миг — и нет его. А Гилберту только и осталось, что размышлять, правда ли на мгновение глаза паренька стали чёрными или всё же почудилось…
Куда так споро умотал мелкий, прояснилось чуть позже, когда уже у самого входа в клуб Гилберта перехватили, в самом буквальном смысле: грубо схватили за рукав пальто, как будто и пальто, и рука его всё ещё были материальны, и развернули к себе. И Гилберт вновь настолько удивился, что даже проигнорировал очевидную бестактность.
Перед ним стоял грузный мужик, лет примерно сорока с гаком. Или под сорок, но с очень плохим образом жизни, на который, в общем-то, активно намекал весь его явно потрёпанный внешний вид. Он, видно, бежал: лицо его раскраснелось, а со лба струился пот, который он утирал рукой, свободной от пальто Гилберта.
— Ты… Гилберт? — выдохнул мужик, и на Гилберта пахнуло перегаром, заставив поморщиться.
Зато такая житейская вещь, как запах перегара изо рта наглого незнакомца, мгновенно вернула ему самообладание и немного самоуважения: прежде, чем ответить, Гилберт выдернул из цепких пальцев-сосисок свой рукав и лишь затем сдержанно произнёс:
— Ну да.
Мужик отчего-то явно повеселел, затем достал из кармана смятый обрывок какой-то газеты, присмотрелся и повеселел ещё больше.
— Да, точно ты! Очень приятно, очень приятно!
— Нда?
Гилберту вот пока приятно не было. Кроме того очевидно положительного факта, что он всё ещё мог, оказывается, с кем-то общаться, компания ему была однозначно не по душе. Ни этот потный пьянчуга, ни стрёмный пацан, что теперь, как Гилберт приметил, выглядывал из-за спины своего взрослого товарища. Которого, видимо, привёл к отловленной добыче. К нему, то есть, к Гилберту. Ну здорово.
— Ты это, не пугайся, но ты-то мне и нужен, парень. Очень нужен. Не откажешься поболтать где-нибудь?
— Если сначала скажете, почему можете меня видеть.
Мужик громко хохотнул.
— А ты не понял? Так я тоже того, мёртвый! А ты как думал?
Из-за его спины снова мелькнула белая мордаха пацана и тут же скрылась обратно.
— И этот мёртвый? — на всякий случай уточнил Гилберт.
— Кто? А, Мистер Маклейн… Он… — мужик почему-то замялся, но потом утвердительно закивал. — Да, он тоже, да. В этом роде.
Ответ был каким-то не вполне успокаивающим, на вкус Гилберта, но пришлось довольствоваться тем, что было. И идти «поболтать», раз уж так неудачно построил предложение, пообещав своё общество взамен на объяснение.
— Начать, наверное, следует с того, что я коп.
Гилберт скривился, а Уоллес очень явственно сделал вид, что не заметил. Они теперь сидели на одной из скамеек в небольшом сквере, все трое: к вящему неудовольствию Гилберта, мистер Маклейн нигде не отстал и не потерялся. Устроился вот на самом конце скамейки и, болтая ногами, со звериным аппетитом поглощал рыбу с картошкой из замасленной газеты, всем своим видом вызывая сомнения в бытии усопшим. Но в отношении него Гилберт уже для себя точно решил больше ничего не спрашивать. Что-то ему подсказывало, что это тот самый случай, когда чем меньше знаешь, тем крепче… бодрствуешь.
— И я этих засранцев гонял по всему чёртовому Манчестеру. Перекрывал им воздух, повязывал их перекупщиков, подкупал их доверенных, вызнавал их планы… И всё равно они удирали, чёрт бы их побрал!
Гилберт понял, что определённо обронил нить беседы, если таковая вообще имелась изначально.
— Кто удирал?
— Да эти ублюдки, что грабанули тот магазин и тебя грохнули! Ты ведь… — Уоллес вдруг запнулся. Прищурился. — Погоди-ка. Ты хоть что-нибудь помнишь?
Гилберт только плечами пожал.
— Только то, что хотел купить пластинку. Так меня, выходит… убили?
Уоллес смотрел на него долго и с таким нечитаемым выражением лица, что Гилберт уже успел подумать, что этот вопрос, возможно, считается за моветон в мире духов и теперь Уоллес пытается прийти в себя от такого невежества. Но это значило предположить, что Уоллес имеет представление хоть о каких-то манерах, а это пока что слишком противоречило создавшемуся образу.
— Вообще-то, да, - наконец разродился он ответом. — Жестоко и безжалостно. Выстрелили в голову и всё. Как букашку смахнули.
Гилберт попытался осознать этот факт, но получилось неважно. Точнее, неважно получилось прочувствовать: не подкреплённое воспоминаниями, новое знание было словно строчкой из чьей-то чужой биографии. Так что всей его реакцией было:
— Понятно.
— И что, это всё?! Тебе похрен, что тебя укокошили?
— Мне не похрен, что я умер, — отрезал Гилберт. — На конкретику, да, наплевать. Не всё ли уже равно?
Уоллеса словно холодной водой из чана окатили.
— Как, а как же, ну, отомстить? Восстановить справедливость?
Гилберт посмотрел в близко посаженные глазки назвавшегося копом и ощутил волной поднимающееся раздражение.
— Я оживу?
— Что?
— Я стану снова живым? Очнусь в своём теле, вылезу из могилы, новенький и не разложившийся? Вернусь домой, к своей семье?
— Нет, не вернёшься…
— Тогда в чём смысл?
Гилберт почувствовал, что жутко хочет закурить (впервые за все эти дни), и полез в карман пальто, где по его воспоминаниям лежала открытая пачка. Пачка была на месте, а ещё чуть глубже, в ткани подкладки, нашёлся и коробок спичек. Не вдаваясь в экзистенциальные размышления на тему того, как призрак может хотеть курить, насколько реальны сигареты в кармане у нереального человека и тому подобное, он просто сунул сигарету в рот, прикурил, заслоняя огонёк ладонью от ветра, и с наслаждением затянулся. Процесс курения всегда его успокаивал. Кажется, рецепт работал и после смерти.
Уоллес, тем временем, всё молчал и молчал, возможно, не зная, что сказать в ответ на очевидное. Единственным шумом оставалось увлечённое чавканье мистера Маклейна, к которому Гилберт, впрочем, старался не прислушиваться.
Наконец, предварительно откашлявшись и придвинувшись ближе, Уоллес тихим хриплым голосом спросил:
— Но ты ведь не хотел бы, чтобы это стряслось с кем-то ещё, верно?
Гилберт задумался. Вспомнил заплаканное лицо матери. Понял: нет, не хотел бы.
Степенно докурил сигарету, затушил бычок о скамейку и, наконец, соизволил ответить:
— А чем я, собственно, могу в этом помочь?
План Уоллеса был довольно-таки незамысловатым.
Он знал примерный ореол обитания той банды, однако никого не знал в лицо, и именно в этом Гилберт должен был ему помочь. Амнезия главного свидетеля, правда, несколько не вписывалась в изначальный алгоритм действий, но Уоллес был уверен, что, как только Гилберт увидит убийцу, он обязательно всё вспомнит. А рядом с убийцей непременно найдутся и подельнички.
Прорехи в этом «гениальном» плане светились за версту, что неудивительно: Гилберт никогда не питал иллюзий в отношении работы городской полиции, — но не то чтобы ему было особенно чем заняться в ближайшее всегда. Так что он просто пожимал плечами и шёл за Уоллесом, куда бы тот не решил отправиться в следующий раз.
В принципе, общество копа оказалось не таким уж кошмарным. В периодически случавшиеся отсутствия мистера Маклейна Уоллес, явно побаивавшийся мальчонку, расслаблялся и становился не только болтливее, но и как-то в целом добрее. Так, поняв, что Гилберт ещё совсем «юнец зелёный» и ничего не может в новом, призрачном существовании, Уоллес тут же взялся учить его всяким необходимым вещам: брать в руки предметы, например, или проходить сквозь стены. Через несколько безуспешных в отношении поиска банды, но определённо успешных в отношении обучения Гилберта, дней они даже перешли к спривидениванию.
И всё было бы ничего, если бы, конечно, не мистер Маклейн.
Однажды Гилберт спросил Уоллеса, что тот собирается делать, если найдёт грабителей: он же мёртв, в конце концов, не может же он их арестовать. И Уоллес пробормотал нечто совсем неразборчивое, зато мистер Маклейн — о, мистер Маклейн так счастливо улыбнулся, что Гилберту стало очень сильно не по себе.
Он даже понадеялся, что они никогда не найдут эту банду.
Но они всё-таки её нашли.
Прошло неясное количество недель (Гилберт сбился со счёту и всё забывал посмотреть в новые газеты, чтобы уточнить), и, казалось, весь Манчестер уже был исхожен ими вдоль и поперёк, а все секретные места — найдены и проверены, чтобы кто-то ещё мог спрятаться от них.
Однако судьба — непредсказуемая штука, и в какой-то момент искомое вульгарно обнаружилось прямо у них на пути: они просто завернули за уголок, в какой-то узкий переулок, а там стояли, о чём-то живо беседуя, несколько человек. Эта компания не должна была бы видеть тех, кто помешал их разговору, но они увидели — кого-то так точно. Обернулись, настороженно замолчали. Один из них недовольно окликнул:
— Эй, чё забыл здесь, пацан?
Значит, всё-таки мистер Маклейн…
Эту мысль Гилберт не додумал. Лицо стоявшего ближе всех к нему смуглого парня вдруг показалось ему смутно знакомым. А потом на него обрушилось сразу всё.
…он чуть замешкался, стоя на пороге. Отклонился немного вправо, чтобы лучше было видно в витрине отражение, и тут дверь резко распахнулась, а из магазина, стягивая самодельную маску из носка, вылетел вот этот, смуглый. И Гилберт был явно не тем, что он мечтал увидеть при побеге.
— Вот чёрт! — рыкнул он, пытаясь притормозить, однако сзади уже напирали товарищи в разноцветных носках на головах, которым тоже не терпелось уйти с места ограбления.
Проход был слишком узким, а баланс Гилберта — слишком ненадёжным. Когда его отпихнули с дороги, он не удержал равновесия и сорвался со ступеней, которых было — всего три, такая небольшая высота. Если только по дороге не влететь затылком в бордюр…
…фантомная боль настигла непрошеным гостем, и Гилберт аж схватился за то место, куда пришёлся фатальный удар, но там, конечно, уже ничего не было — ни шишки, ни раны. Остаточный эффект.
Он хотел было сказать Уоллесу, что это те самые, что они нишли их, но тот всё уже понял и так. И Гилберт, наконец, узнал, что готовилось расплатой для грабителей. Уоллес просто повернулся к мистеру Маклейну и коротко кивнул.
А у того на лице расплылась снова та жуткая счастливая улыбка, словно мальчику подарили давно желанную игрушку. А потом он моргнул, и глаза его стали чёрными-чёрными, а в улыбке — слишком заметными клыки. Он присел на корточки, напрягся и по-звериному прыгнул — прямо на одного из парней. Вцепился зубами ему в горло и сжал челюсти.
Брызнула кровь, начался хаос: товарищи поверженного и явно поедаемого мистером Маклейном бедняги решили не бросаться ему на помощь, а броситься наутёк. Их вопли ещё долго звучали в отдалении, но затем постепенно затихли, и снова единственным звуком осталось то ли чавканье, то ли причмокивание того существа, что лишь внешне выглядело двенадцатилетним мальчиком.
А Гилберт просто пытался прийти в себя.
— Они же… они не застрелили меня, Уоллес, — наконец смог выдавить он. — Это был несчастный случай. Меня так мог случайно толкнуть любой. Уоллес…
Он повернулся и посмотрел на Уоллеса — тот не отрывал глаз от мистера Маклейна и блаженно улыбался. Гилберт почувствовал, как мурашки толпой бегут по его спине.
— Уоллес?..
— Я гонялся за ними чёртовых четыре года, — почти с нежностью произнёс коп. — Я спился из-за них. Меня уволили из-за них. А теперь мистер Маклейн запомнил их и всех-всех найдёт, до единого. Мы с ним так условились.
Поражённый, Гилберт пытался придумать хоть какие-то слова, которые могли бы быть верными в этой дикой ситуации, но вдруг его внимание привлекла одна деталь. Одна только что появившаяся деталь. В форме грязно-белой двери в стене, где до этого ничего не было.
— Что это?
Уоллес рассмеялся, его лицо теперь уже откровенно сияло от радости.
— А это, парень, за мной! Так и знал, что именно эти пидорасы держат меня здесь. А теперь я могу, наконец, спокойно уйти…
— Так всё-таки есть что-то дальше?
Уоллеса откровенно позабавило это: он хохотнул.
— Ну разумеется, есть! А то какие толпы бы тут ходили! Ты давай, смотри… — его взгляд вдруг посерьёзнел и даже, казалось, немного погрустнел. — Не пропадай тут. Я надеялся, что с тобой тоже легко выйдет. Потому и решил приукрасить, ну знаешь. Думал, что тебе всего-то нужно было вспомнить, кто тебя так…
— Мне это не было нужно.
— Да я понимаю теперь… Короче, постарайся не задерживаться, парень, хорошо? Здесь не только мы бродим… как видишь, — тут Уоллес покосился на мистера Маклейна. — Найди поскорее, что тебя держит, и уходи.
Гилберту вдруг стало необъяснимо грустно. Необъяснимо — потому что, по сути, человек напротив был ему практически отвратителен. Но, как ни крути, Уоллес действительно дал ему немало, и больше у него пока в новом мире никого не было. А в старом…
— И не ходи к родителям больше, — Уоллес словно мысли его читал. — Тебе будет тяжко и им не проще. Дай им тебя отпустить, и отпусти сам. Вроде как… представь, что начинаешь новую жизнь. Оно так и есть почти. Только не забывай искать ответ, ладно?
Он протянул руку и похлопал Гилберта по плечу, один раз. Улыбнулся. А потом подошёл к двери, взялся за ручку, глубоко вздохнул — и дёрнул на себя.
Гилберт не знал, что он там увидел, потому что сам он видел лишь яркий свет, слепящий глаза, но Уоллес пробормотал, кажется, довольно:
— Ну как я и думал…
И ступил за порог.
Дверь захлопнулась за ним и тут же исчезла. Уоллеса больше не было. Оглянувшись, Гилберт понял, что не было больше и мистера Маклейна: видимо, убежал догонять беглецов.
А что было?
Был истерзанный труп его нечаянного убийцы. Были плеер в одном кармане и пачка сигарет в другом. Была новая жизнь. Кажется, не особо яснее и понятнее предыдущей: найти ответ — ничем не проще, чем найти работу или девушку…
Но он попробует.
Гилберт достал плеер, надел наушники и нажал Play. The Specials продолжили прерванную песню:
«Я всё ещё шагаю по той же пустынной улице,
Всё ещё пытаясь найти, найти причину…»*****
Гилберт усмехнулся, развернулся и пошёл прочь из переулка.
В свою новую жизнь.
---------------------------------------------------------
* — этот и другие упоминающиеся в тексте музыкальные коллективы — представители направления New wave (Новая волна), популярного в 80-е в Британии.
** — популярное детское шоу в Британии, идущее по ТВ с 1958 года по сей день.
*** — почти прямая цитата из песни Fun Boy Three - Tunnel Of Love
**** — оригинал:
«See him walk along this lonely street
Trying to find, find a future
New pair of shoes are on my feet
Cause fashion is my only culture
Nothing ever change»
***** — оригинал:
«I walk along this same lonely street
Still trying to find, find a reason»